Генpих Шлиманн

Мало кто подозревал, каким он был на самом деле. Идеалист в нем уживался с прагматиком, мечтающий о тихом счастье бюргер - с отчаянным честолюбцем. Генрих Шлиман, веривший в реальность своего Илиона так, как прихожане его отца веровали в "Отче наш", решил, наконец, увидеть город Приама - еще ребенком он дал себе слово когда-нибудь откопать Трою.

28 ноября 1841 года у берегов Голландии потерпел кораблекрушение бриг "Доротея", шедший в Венесуэлу с грузом рейнских вин. Глухая ночь, луна, с трудом пробивающаяся сквозь затянутое тучами небо, дождь со снегом, сильный шторм: волны долго бросали корабль, а потом одна из них сбила руль. Раздался треск, бриг дернулся, замер, и пассажиры высыпали на накренившуюся палубу - спуская на воду шлюпку, матросы старались изо всех сил.

Каютный юнга замешкался, - когда он выбрался наверх, волны уже захлестывали палубу, а шлюпки не было видно. Юнга кинулся за борт, вода подбросила его, как огромные качели, хлынула в рот и нос, залила глаза, он понял, что умирает, но за спиной раздался плеск весел, и перегнувшийся через борт матрос схватил парня за волосы. На голландский берег Генрих Шлиман сошел полуголым: на нем были лишь старое одеяло и рваные, насквозь промокшие кальсоны.

Его спутники потеряли все, а у него и так ничего не было, кроме отправившихся на дно Балтийского моря штанов, плохонькой куртки да случайно полученного рекомендательного письма к владельцу венесуэльского торгового дома. Мать он потерял в детстве, женившийся на служанке отец присвоил его наследство. Родственники не желали иметь с ним дела, образования и профессии у него не было. Теперь, полуголый и иззябший, он очутился в Голландии - стоял шестиградусный мороз, милостыню в Амстердаме подавали плохо. Узкая, похожая на пенал комната - ни печки, ни стола, ни стула, лишь продавленная кровать да рукомойник с замерзшей водой. Шлиман снял ее на деньги, которые прислали объявившие сбор в пользу жертв кораблекрушения земляки. Вечером он поднимался к себе по скрипучей расшатанной лестнице, сбрасывал ботинки, бросался на постель и закрывал глаза - болели ноги, кололо в висках, перед глазами проплывало прошлое.

Звон колокола, крытый соломой пасторский дом в Анкерсхагене: мать склонилась над рукоделием, попыхивающий сигарой отец сидит в своем кабинете - перед ним лежит толстая книга в кожаном переплете. Это "Илиада", две недели назад герр Шлиман заплатил за нее сорок пять марок (семья фермера могла жить на эти деньги месяц) - после обеда он продекламирует сыну двести строк.